Чак Колсон «Откровенный разговор с подростком»
Часть 2. Как мне быть с…?


Глава 9
Сохранить ли мне ребенка…?

Сложные ситуации: беременность, аборт и биоэтика

Вопрос 67: Что плохого в абортах? Зародыш ведь не личность?
Вопрос 68: Активисты движения "в защиту жизни" сравнивают американские "аборты по требованию" с нацистским холокостом. Не слишком ли?
Вопрос 69: После аборта молодая женщина и отец ребенка могут жить дальше и все у них нормально. Не так ли?
Вопрос 70: Почему организации типа "Планирование семьи" настаивают на допустимости абортов?
Вопрос 71: Мама, кажется, я беременна. Что мне делать? Оставлять ребенка?
Вопрос 72: Как поступать в случаях, когда исследования показывают дефективность еще неродившегося ребенка?
Вопрос 73: Не угрожает ли нам перенаселение, если мы откажемся от абортов?
Вопрос 74: Генная инженерия: хорошо это или плохо?
Вопрос 75: Что вы думаете о клонировании?
Вопрос 76: Если неизлечимый больной хочет умереть, не милосерднее ли помочь ему уйти из жизни, чем продолжать страдания?
Краткое изложение ключевых пунктов


ВОПРОС 67: Что плохого в аборте? Зародыш ведь не личность?

Подходя к вопросу об абортах и праве выбора, мы должны задать себе еще один важный вопрос: что мы выбираем?

Практика абортов строится на принципе дегуманизации зародыша: это же всего лишь набор клеток, просто кусок эмбрионального вещества.

Веками процесс развития плода в утробе матери был покрыт тайной, однако достижения современной медицины приоткрыли эту тайну. Ультразвук позволяет получить живую картину, на которой видно, как ребенок, находящийся в матке, активно двигает ручками.

Ультразвуковые исследования показали, что ребенок в утробе матери намного чувствительнее к внешнему миру, чем считалось раньше. Яркий свет рядом с животом матери отпугивал ребенка, и тот уклонялся в сторону, а мягкий рассеянный свет привлекал. Громкий и резкий звук заставлял малыша подпрыгивать, а заслышав негромкое урчание, он вынимал палец изо рта и смотрел в направлении звука. Ребенок в утробе способен даже узнавать голос матери.

Ультразвук открыл в поведении зародыша много неожиданных человеческих признаков. Да и само слово «зародыш» уже не очень подходит после того, как взору открылось поведение маленького человека, активно реагирующего на раздражители. «Зародыш» звучит слишком технично, слишком отвлеченно; невольно приходит на ум слово дитя.

Медицинская наука подтвердила то, о чем давным-давно говорил псалмопевец: «Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. <…> Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои…» (Пс. 138:13–16).

А что, если бы каждая женщина, помышляющая об аборте, увидела ультразвуковой портрет своего ребенка?

Я расскажу вам правдивую историю молодой женщины — назовем ее Бренда, которая узнала, что беременна. Это была незапланированная беременность и, сообщая об этом в офисе, Бренда была мрачнее тучи.

Однако через несколько недель она вошла в офис, пританцовывая, и вся светилась от радости. В руке она держала ультразвуковой снимок и с гордостью показывала коллегам: «Хотите посмотреть на моего ребенка? Видите, какая она большая».

Увидев ультразвуковой портрет своего младенца, Бренда смогла привязаться к еще не рожденной дочке.

* * *

Другая история иллюстрирует ужасные потери, связанные с лишением жизни нерожденного дитя.

Это произошло в 1930-х годах, когда внебрачная беременность была редкостью и шокировала всех. Оказалось, что 14-летняя девочка, дочь священника, беременна. Что ей делать?

Сегодня перепуганная девочка-подросток может без труда избавиться от ребенка, сделав аборт, но шестьдесят лет назад аборты были незаконны, и история этой 14-летней девочки наглядно показывает, что с абортом всегда связана трагедия.

Замечательная, трогательная книга покойного Шелдона Ванокена A Severe Mercy (Суровое милосердие) рассказывает нам о духовном паломничестве, которое совершил автор вместе со своей (ныне покойной) женой Дейви в Оксфордском университете. В своей последней книге, которая называлась The Little Lost Marion and Other Mercies (Маленькая потерянная Марион и другие милости), Ванокен открывает одну из интимных страниц жизни своей супруги.

В четырнадцать лет, задолго до своей встречи с Ванокеном, Дейви родила девочку и отдала ее на воспитание в чужую семью. Она никогда не переставала любить свою голубоглазую дочурку, от которой отказалась. После смерти Дейви, в 1950-е годы, Ванокен начал искать ее дочку, которую Дейви называла Марион. В 1988 году он нашел ее, — теперь уже зрелую женщину, очень похожую на его дорогую жену.

Встреча с дочерью Дейви заставила Ванокена задуматься о проблеме аборта, открыла перед ним возможность «целостного видения» вопроса.

В книге Маленькая потерянная Марион Ванокен пишет: «Если бы испуганная девочка, какой была Дейви, жила в наше время, а не в то, далекое, она бы, конечно, доверила свою тайну психологу, который, вполне вероятно, порекомендовал бы ей быстрый и простой выход: избавиться от ребенка, сделав аборт… Да и может ли испуганная 14-летняя девочка не ухватиться за выход, предлагаемый ей психологом?»

Зачатие нового существа всегда происходит одина-ково: информация от отца, передаваемая через сперму, соединяется с информацией, передаваемой от матери через яйцеклетку. Поскольку в оплодо-творенную клетку не поступает никакая другая информация, следует признать, что все необходимое и достаточное, что определяет данное живое существо, закладывается в процессе оплодотворения.

Джером Лежен

Однако «целостное видение» вопроса позволяет заглянуть дальше, за границу эмоций, связанных с неожиданной беременностью, в область будущих глобальных последствий аборта. Для этого, считает автор, он должен видеть не только испуганную 14-летнюю Дейви, но и живую Марион и ее семью.

Это особенно впечатляет потому, что у Ванокена и Дейви не было своих детей. Если бы Дейви избавилась тогда от Марион, не было бы живой, любящей женщины, называющей Ванокена папой, и не было бы ее троих детей.

«Я понимаю, — пишет Ванокен, — что имел в виду Джон Донн, когда сказал, что смерть любого человека обездоливает и его. Я был бы безмерно обездолен, если бы полвека назад Дейви ухватилась за соломинку, которой был для нее аборт. Точно так же были бы обездолены все люди, уже соприкоснувшиеся или еще собирающиеся соприкоснуться с жизнью Марион и ее детей».

Каждый аборт связан с потерей человека, личности. Мы обязаны донести это до тех, кто все еще планирует убить до рождения множество других Марион.

Каждый аборт — трагическая потеря, которая обездоливает всех нас.

К началу страницы


ВОПРОС 68: Активисты движения «в защиту жизни» сравнивают американские «аборты по требованию» с нацистским холокостом. Не слишком ли?

Разумеется, такое сравнение совсем не по нраву защитникам абортов, но оказывается, что их противники не одиноки.

Недавно все восемь судей Конституционного суда Германии, облаченные в алый атлас, дружно встали, когда главный судья начал читать важнейшее решение Суда за последние десятилетия: Суд отменял либеральный закон об абортах, представляющий собой компромисс между законами Западной и Восточной Германиями.

В ГДР господствовал закон о свободе абортов. Затем с целью компромисса Западная Германия приняла закон, более либеральный, чем тот, что ранее был в ФРГ. Тотчас новый закон вызвал обвинения в несоответствии с Конституцией. С этим связана одна замечательная история, с которой мы сейчас познакомимся.

Конституция Германии появилась в конце Второй мировой войны с одной целью — предотвратить еще один холокост. Нацисты пытались оправдать применение отравляющего газа тем, что некоторые люди, по их мнению, недостойны жизни, а следовательно, уничтожать их нравственно и законно.

В знак протеста против этой теории в Конституцию была включена статья о том, что каждый человек имеет право на жизнь и на защиту от физического насилия, а Конституционный суд был обязан пересмотреть все федеральное законодательство и гарантировать, что ни один закон не противоречит статье о праве на жизнь. Следствием этого было решение суда об отмене нового немецкого закона об абортах. Судьи заявили, что Конституция «обязывает государство охранять человеческую жизнь», что «нерожденные дети имеют право на жизнь».

Следует вспомнить один исторический прецедент 1975 года, когда суд отменил еще один либеральный закон об абортах, апеллируя при этом к статье о конституционном праве на жизнь и напоминая о «горьком опыте» нацизма, показавшем, что происходит, когда право на жизнь теряет абсолютный приоритет.

Интересно, что сторонники права на жизнь по эту сторону Атлантики используют те же аргументы, что и их единомышленники в Германии. Они доказывают, что практика абортов основана на том же принципе, что и нацистский холокост: некоторые человеческие жизни настолько ничтожны, что их уничтожение оправдывается моралью и законом.

Очевидно, что в данном случае это относится к нерожденным детям. Но если соглашаться с этой теорией относительно нерожденных детей, то почему ее нельзя перенести на другие группы? Как выразился Фрэнсис Шэффер, «если на твоем пути человеческий зародыш, — убей его; если старик — устрани его. Если же ты сам окажешься на чьем-то пути…». В результате мы можем получить американский вариант холокоста.

Естественно, такие суждения приводят в бешенство защитников свободы абортов, упорно отказывающихся признать связь между абортами и нацизмом. Но им не мешало бы включиться в проходящие в Германии дебаты. Многие, кто пережил холокост, прекрасно понимают, что поставлено на карту: принцип, запрещающий аборты, борется против следующего холокоста.

В конце концов холокост тоже начинался не с газовых камер. Он начинался тогда, когда обычные люди согласились, что лишить невинную душу жизни — вполне допустимое явление.

Покойная мать Тереза ясно и определенно высказалась по поводу серьезности проблемы абортов. «Сегодня аборты — мощное средство разрушения мира, — сказала она на Национальном молитвенном завтраке в Вашингтоне (округ Колумбия). — Это война против ребенка». Стоя между президентом и вице-президентом, перед конгрессменами и знаменитостями всего мира, мать Тереза продолжила: «Если мы допускаем, что мать может убивать своего ребенка, то как мы можем требовать, чтобы люди не убивали друг друга?»

К началу страницы


ВОПРОС 69: После аборта молодая женщина и отец ребенка могут жить дальше, и все у них нормально. Не так ли?

Нет, не так. Есть много убедительных свидетельств тяжелых последствий аборта. По свидетельству журнала Los Angeles Times, половина женщин, сделавших аборт, испытывают «чувство вины». Более четверти — признаются, что «очень жалеют о сделанном».

Мы так привыкли говорить об абортах как о чисто женской проблеме, что забыли о том, что в каждом из этих случаев присутствует мужчина. Тот же Los Angeles Times показал, что процент отцов, сожалеющих об аборте, еще выше. Две трети таких мужчин говорят, что обвиняют себя в случившемся с их детьми, а более трети — сожалеют о сделанном.

Я хочу рассказать о еще одной группе людей, сожалеющих о жертвах абортов. Их собралось более сотни — тех, что пришли оплакать смерть собственных детей. В этой печальной компании было довольно много мужчин. Среди них стоял и плакал Грег. Две розы дрожали в его руке. Он тихо пояснил, что принес их в память о двух своих сыновьях, которые теперь были мертвы.

Уэйни Браунинг, глава служения для мужчин, травмированных абортами, в своей брошюре Мужчины и аборты отмечает, что отцы переживают последствия абортов: гнев, депрессию, самоосуждение и разбитые взаимоотношения не меньше, чем женщины. Мужчина, принудивший женщину к аборту и отвезший ее в клинику, спустя годы может проснуться и осознать, что убил собственного ребенка. И это окажется тяжелым ударом.

Один из тех мужчин, у которых Браунинг брал интервью — назовем его Джорджем, — сказал, что теперь понимает, что «тогда струсил, смалодушничал» и не смог воспротивиться решению своей подруги сделать аборт. Другой, — Джек — назвал всех мужчин, которые сидят и ждут, когда убьют их неродившегося ребенка, «трусами и негодяями». Джек знает, что говорит, потому что сам прошел через это.

Когда кто-то из друзей Джека назвал аборт «делом выбора», тот посоветовал ему: «Представь, что ты говоришь своему ребенку: „Я слаб, растерян и знаю, что тебя собираются убить, но, пожалуйста, не дави на меня“. Какой отец сказал бы такие слова?». Джек отвечает: «Никакой, если он настоящий мужчина. Быть настоящим мужчиной значит брать на себя ответственность».

Как бы вы к этому ни относились, правда одна: мужчина, толкающий женщину на аборт, знает, что поступает как трус. Женщина, которая соглашается с ним, долго, если не всю жизнь, будет сожалеть об этом.

К началу страницы


ВОПРОС 70: Почему организации типа «Планирование семьи» настаивают на допустимости абортов?

Трагедия в том, что сегодня практика аборта поставлена чуть ли не на уровень индустрии. То, что сегодня называют «консультированием», на самом деле — обычный маркетинг.

90% женщин, сделавших аборт, говорят, что эти консультации не дали им ничего нового, только явно склоняли их решиться на аборт.

В истории Кэйти Уолкер нет ничего необычного. В тринадцать лет Кэйти забеременела, и родители повели ее в клинику «Планирование семьи», где ее убедили, что аборт это единственный выход. Угрожающим тоном врач предупредил Кэйти о том, что в случае сохранения ребенка она будет обречена всю жизнь сидеть на пособии матери-одиночки.

Конечно, Кэйти «выбрала» аборт, однако такой выбор вряд ли можно назвать сознательным.

Кэрол Эверетт, бывшая владелица и управляющая нескольких прибыльных абортных клиник, рассказала, как этот бизнес устроен изнутри. Если девушка решает оставить ребенка, клиника не получает никаких денег. Прибыль есть только в случае аборта, так что свою цель врачи видят в убеждении женщины согласиться на аборт.

Все начинается с телефонного звонка, рассказывает Нита Уиттен, прежде работавшая в такой клинике и прошедшая профессиональную подготовку в маркетинговой компании на предмет торговли по телефону услугами по проведению абортов. Когда звонит клиентка, рассказывает Нита, наша задача не в том, чтобы помочь, а в том, чтобы «устроить сделку».

Главным образом тактика клиники сводится к запугиванию. Телефонный диспетчер спрашивает девушку о продолжительности задержки, а потом говорит: «Вы беременны», но никогда «Вы, возможно, беременны». Когда девушка приходит в клинику, задача медиков в том, чтобы представить аборт идеальным выходом. Она боится говорить родителям? И не надо. Им незачем знать об этом. Она беспокоится о школе? Ничего страшного, аборт не помешает ей продолжить учебу. У нее не хватает денег на аборт? «Но ведь еда для ребенка и пеленки стоят во много раз больше», — говорят ей.

А после окончания операции, когда она слышит: «Дайте ей бесплатные противозачаточные таблетки», в ход вступает стратегия, направленная на превращение молодой женщины в постоянную клиентку клиники.

Все правильно: девочка, принимающая противозачаточные таблетки, может стать более сексуально активной. Но так как молодые люди часто забывают их принимать, это гарантия, что она вскоре вернется в ту же клинику.

Как говорит Кэрол Эверетт, противозачаточные пилюли — реклама в торговле абортами.

Аборты стали выгодным бизнесом, умело использующим тактику маркетинга.

Вам не говорят, что… индустрия абортов уже принесла $90 миллиардов прибыли.

Сара Хинлики, «Строго охраняемая тайна абортов»

К началу страницы


ВОПРОС 71: Мама, кажется, я беременна. Что мне делать? Оставлять ребенка?

Как вам реагировать, если ваша дочь обращается к вам с таким вопросом?

Я умоляю вас помочь решиться сохранить жизнь ребенку.

Даже если ваша семья не в состоянии обеспечить ребенку все необходимое, все равно не отнимайте у него жизнь. В этих тяжелых и болезненных обстоятельствах вы можете показать и вашей дочери, и вашим друзьям, и вашим соседям истинную жертвенную Христову любовь. Пусть ваша дочь задумается о будущем своего ребенка: ведь только Бог знает его, только у Него есть некий замысел, и у вас есть шанс участвовать в осуществлении Божьего замысла.

Если вы и ваша дочь решились оставить ребенку жизнь — а вы должны так поступить — у вас несколько вариантов. Если ваша дочь достаточно взрослая, стоит подумать о заключении ее брака с отцом ребенка. Или она решает оставить ребенка и растить его самостоятельно, или жить вместе с вами, пока закончит учебу и приобретет профессию. Если же ваша дочь совсем девочка, лучший вариант — усыновление (удочерение) ее ребенка.

Мы как христиане стали детьми нашего Небесного Отца, признав себя Его сыновьями или дочерями. Именно так Он ввел нас в Свою семью. Разве не замечательно предложить своего ребенка на воспитание супружеской паре, которая долгие годы молилась, чтобы поделиться Божьей любовью с маленьким человеком.

В последние годы молодые матери получили возможность отдавать своих детей в другие семьи, с помощью процедуры открытого усыновления (удочерения) и поддерживать с ними отношения по мере взросления ребенка. Такие отношения могут быть самыми разнообразными: это и получение фотографий ребенка раз или два в году, и присутствие матери на днях его рождения, и обмен рождественскими подарками. Например, одна из таких семей ежегодно приглашает родных матерей своих приемных детей к себе домой на рождественские каникулы. Дети вырезают узорные рождественские ленточки с именами своих мам и развешивают их на елке.

Закон об открытом усыновлении позволяет семье, в которой родился ребенок, выбрать супружескую пару, разделяющую их веру, мировоззрение, взгляды на воспитание, имеющую общие с ними интересы. Но даже если матери не очень хочется делать усыновление открытым (это не всех устраивает), тем не менее, поместив ребенка в атмосферу дружной семьи, она может обеспечить ему достойную жизнь в обществе, чья культура обесценила жизнь человека.

Конечно, нелегко и даже больно отдавать ребенка в чужой дом, но куда больнее переживать душевные и физические последствия абортов. Неважно, каким будет решение вашей дочери: самостоятельно воспитывать ребенка или отдать его на воспитание в другую семью,— в любом случае она нуждается в вашей любви и поддержке. И вы, и ваша дочь пожнете благословенный плод мира от сознания того, что ваш драгоценный ребенок наслаждается бесценным даром жизни.

К началу страницы


ВОПРОС 72: Как поступать в случаях, когда исследования показывают дефективность еще неродившегося ребенка?

В первой половине XX века среди прогрессивной части общества была очень популярна так называемая евгеника — практика «выпалывания» дефективных особей во имя улучшения генофонда. Маргарет Зангер, основательница организации «Планирование семьи», призывала без всяких колебаний уничтожать «человеческие сорняки» — умственно отсталых, калек и неполноценных — и настаивала на стерилизации «генетически низших рас».

Конечно, гитлеровские лагеря смерти для «низших рас» показали, к чему приводит евгеника, после чего защитники этой теории отказались от своей терминологии. Однако сегодня евгеника возвращается в новых формах. Благодаря прогрессивным технологиям и легкодоступности абортов ее достижения уже не достояние элитарных кругов, а общедоступная практика.

Например, если у ребенка выявлен синдром Дауна, врачи и страховые компании нередко начинают принуждать родителей к аборту, предупреждая их, что первый год жизни ребенка будет стоить им 100 000 долларов. Неудивительно, что девять из десяти родителей сдаются. Третья часть женщин сообщила, что они ощущали, будто их «в большей или меньшей степени принуждали» к аборту.

Если врачам случается «прозевать» дефективного младенца до его рождения, некоторые из них рекомендуют дать ему умереть после рождения. Как показал опрос 1975 года, 77% американских педиатров поддерживали практику лишения пищи и медицинской помощи новорожденных младенцев с синдромом Дауна. Это практикуется и сегодня, свидетельство этому — случай с ребенком по имени Доу (1982 год, штат Индиана).

Как ни парадоксально, евгеника возвращается как раз тогда, когда прогресс медицинской науки уже позволяет детям с синдромом Дауна жить почти нормально — посещать школу, работать, быть финансово независимыми. Есть даже супружеские пары, желающие взять таких детей на воспитание.

Что знают эти пары и чего не знают врачи? Они знают детей, похожих на моего внука Макса. Макс, подвижный шестилетний малыш, голубоглазый и светловолосый, весело подпрыгивающий на моем кресле и визжащий от удовольствия: «Дедушкино кресло!». Мне нравится ходить вместе с ним в Макдональдс и наблюдать, как он карабкается по цветным ступенькам. Его розовые щеки и улыбка говорят, что он самый счастливый ребенок на свете.

Но у Макса есть свои особенности. У него все признаки аутизма: трудности с концентрацией внимания, рассеянный взгляд, задержка развития в ходьбе и речи. Но Макс научил нас понимать, что такие дети, как он, тоже дар Божий.

У Макса неординарный дар любви. Когда ему было два года, Пэтти и я повели его на рождественскую елку, устроенную миссией «Тюремное братство» (PF), чтобы принести подарки для детей заключенных. По пути туда мы говорили, как бы нам хотелось донести Божью любовь двум маленьким девочкам, отец которых был в тюрьме. Макс слушал молча и сосал палец, как обычно устремив рассеянный взгляд куда-то вдаль. Но когда мы приехали, Макс подбежал к двум испуганным девочкам и обнял сначала одну, потом другую. Мы были поражены, потому что обычно он сторонится незнакомых. Наш малыш понял смысл нашего разговора и решил показать девочкам, как сильно Бог любит их!

Когда диагноз был поставлен Максу впервые, я очень испугался за дочь Эмили. Однако она выдержала это испытание. На шестилетие Макса она написала мне: «Мне кажется, когда Бог создавал Макса, Он взял его прямо из Своего сердца в Свои ладони и поставил на землю. Бог знал, что Макс будет нуждаться в помощи, поэтому Он продолжает держать его в Своих ладонях. Разве может ребенок, которого Господь держит в Своей руке, не быть Его даром?».

Макс напоминает нам, продолжала Эмили, что Бог не мерит нас нашими несовершенствами и недостатками. Действительно, если бы было иначе, что было бы со всеми нами? Некоторые из нас несовершенны в генетическом плане, другие травмированы и поражены болезнями или страдают психическими отклонениями. Дети, подобные Максу, — напоминание о том, что все мы в той или иной степени жертвы грехопадения, и все мы нуждаемся в искупительной Божьей благодати.

Воспитать ребенка, нуждающегося в особом уходе и внимании, очень трудно, особенно для родителей-одиночек, как моя дочь Эмили. Однако нелегкий жизненный опыт превратил мою маленькую девочку в зрелую женщину-христианку. Ее опыт еще больше укрепил нас в правоте позиции, защищающей жизнь. Я всегда считал первостепенно важным представление, что жизнь священна. Но ничто так не подтверждает правоту этого принципа, как улыбка малыша, когда он прыгает от радости в моем кресле и кричит: «Дедушкино кресло!».

Всем, кто сомневается и задает вопрос о детях с дефектами развития, я говорю: «Посмотрите на моего Макса».

К началу страницы


ВОПРОС 73: Не угрожает ли нам перенаселение, если мы откажемся от абортов?

Об этом часто толкуют враги движения, направленного против абортов. Джуди Манн, ведущая раздел в газете Washington Post, написала, что в судьбе бездомных умирающих детей экономически отсталых стран виновна церковь со своей «необдуманной политикой защиты семьи». Еще один редактор Джорджи Энн Гейер мрачно пророчествовала, что учения церкви «всех нас приведут к смерти».

Предпосылка таких настроений: чем больше детей у той или иной нации, тем она беднее. Но при внимательном изучении ситуации на планете оказывается, что дело обстоит как раз наоборот. В богатых странах плотность населения, как правило, высокая, тогда как голод и нищета — спутники таких малонаселенных стран, как Сомали, Эфиопия и Судан.

Разносчики страха перед перенаселением исходят из ложных представлений, рассматривающих ребенка как лишний рот, который надо кормить, — и больше ничего. По их представлениям, с каждым новорожденным кусок нашего пирога становится тоньше.

Такая позиция чрезвычайно близорука. Взрослея, дети не только поедают чужие пироги, но и пекут свои. Они вносят свой вклад в копилку физического и творческого труда. Богато общество или бедно — это определяется объемом творческой энергии его членов (или «капиталом»).

Человеческий капитал постоянно изыскивает новые способы производства продуктов питания, поэтому только 3% американских резервов рабочей силы заняты в сельском хозяйстве и этого достаточно, чтобы прокормить всю американскую нацию. Человеческий капитал разрабатывает новые методы поиска природных ресурсов. Новые методы обнаружения и добычи полезных ископаемых, начиная с 1950 года, позволили увеличить добычу железа на тысячу процентов. Человеческий капитал находит новые способы использования старых мощностей. Например, кремниевая деталь компьютерного чипа делается из обычного песка.

Настоящие виновники бедности не люди, а грех и угнетение одних другими. В сегодняшнем мире причина голода номер один — войны, за которыми идут по пятам политическая коррупция и централизованное управление экономикой.

Лидеры не хотят признать, что их ошибочная политика только подавляет людей. Они обвиняют во всех бедах многодетные семьи; они нападают на церковь, потому что она приветствует рождение детей как дар Божий; они призывают правительство захватить все управление экономикой.

Такие лидеры, видимо, не понимают, что их политика душит творческие силы людей, в результате чего нищета только умножается, возвращая их собственные страхи.

Аборты не могут решить проблему голода и нищеты. Те, кто считает смерть ключом к решению мировых проблем, фактически лишь обостряют их и ухудшают картину в целом.

К началу страницы


ВОПРОС 74: Генная инженерия: хорошо это или плохо?

Бог благословил людей, позволив им познавать тайны генетики путем научных исследований. Но, как всегда, любой дар может быть использован как во благо, так и во зло.

Сторонники генной инженерии привыкли представлять низменные цели высокими и благородными, поэтому мы обязаны активно противодействовать многому из того, что люди пытаются сделать с помощью генной инженерии.

Примером положительного направления генетических исследований является Human Genome Project (Проект человеческого генома), возглавляемый проповедником Фрэнсисом Коллинзом. Цель проекта — выяснение назначения каждой из зон человеческой молекулы ДНК в создании единой картины генетического кода человека. По мнению Коллинза, генетическая наука есть «форма поклонения в процессе познания Божьего творения». Он считает, что исследование, направленное на выявление генетических патологий, — мощное средство облегчения страданий и спасения жизней.

Однако выявление генетических патологий без труда можно вывести из сферы терапии и перевести в область евгеники, которая ведет к потребительскому отношению к рождаемости. Это не какие-то страшные фантазии — это реальность. Ученые научились распознавать многие болезни, обусловленные генетическими факторами, еще не поддающиеся современному лечению. Поэтому чаще всего определение генных патологий применяется для обследования младенцев в материнской утробе для выявления и абортирования дефективных. Коллинз назвал подход некоторых супружеских пар, обращающихся за генетической консультацией, потребительским, потому что они ведут себя так, «будто покупают новый автомобиль». Если ребенок нехорош, от него можно «отказаться и заиметь другого».

Речь здесь не идет о расовой или политической разновидностях евгеники, которые мы обсуждали в предыдущих разделах, — сейчас мы говорим о коммерческой евгенике, когда родители ведут себя как покупатели, которые видят в своем ребенке товар, обязанный соответствовать определенным требованиям.

Нет ли иронии в том, что негативная сторона генетического экранирования фактически блокирует ее позитивные функции: избавляясь от дефективных детей, мы фактически утверждаем, что генетически неполноценные люди не имеют права жить. А если мы лишаем их права на жизнь, тогда для чего мы так стараемся найти генетические методы их излечения?

Христиане всегда должны помнить, что Бога не интересует наше физическое или генетическое совершенство; Его интересует только наше нравственное совершенство. История человечества показывает, что общества всегда страдали гораздо больше от жестокости морально неполноценных людей, чем от несовершенства физически слабых.

По мнению Фрэнсиса Коллинза, генетика должна служить добру — уменьшать страдания, а не отнимать жизнь.

К началу страницы


ВОПРОС 75: Что вы думаете о клонировании?

Все мы видели фотографию клонированной овечки Долли. Но что очень настораживает? То, что ученые уже применяют эту технологию к человеку.

Ученые из Университета Джорджа Вашингтона взяли человеческие эмбрионы, состоящие из двух-восьми клеток, расщепили их и позволили каждой клетке развиваться независимо от других. Если каждую из таких клеток имплантировать в женскую матку, результатом могли быть несколько генетически идентичных детей.

Но кому нужны генетические близнецы? Ответ на этот вопрос напоминает научно-фантастический сюжет. Некоторые ученые предлагают замораживать лишние эмбриональные клетки для будущего употребления. Так, в случае ранней смерти первого ребенка, замороженный близнец после оттаивания мог бы с успехом его заменить. Или, если вдруг первому ребенку потребуется трансплантация органа, нужно только разморозить близнеца и использовать его в качестве поставщика необходимых компонентов. Совместимость тканей гарантирована.

Некоторые генетики предлагают даже завести каталог, по которому родители могли бы выбирать ребенка по вкусу. Для этого в их распоряжение предоставляются фотографии первых детей, из которых можно выбрать понравившуюся, затем купить замороженный клон выбранного образца и растить идентичного ребенка. Появились предприниматели, специализирующиеся на клонах, из которых могут получиться Эйнштейны и Пикассо.

Вам это кажется далекой фантастикой? Ничего подобного. Сегодня в Америке уже есть банки образцов спермы для выведения Нобелевских лауреатов и чемпионов-легкоатлетов. Короче говоря, у нас уже есть рынок эмбрионов с заданными свойствами.

Единственный барьер на пути массового производства детей путем клонирования ставит остаток здравого смысла, который еще присутствует в обществе, благодаря библейскому мировоззрению, считающему, что ценен каждый человек, и тем самым вызывающему на себя огонь критики. Достаточно послушать, что говорит ученый-генетик Роберт Хейнс: «Три тысячи лет большинство людей считало человека чем-то особенным… Все это выдумки иудейско-христианской религии. Но теперь хватит!». Генетика, по мнению Хейнса, доказывает, что «все мы представляем собой биологические машины» и больше ничего.

Так называемая философия «генетического редукционизма» считает человека не более чем ходячей молекулой ДНК. На практике она манипулирует человеческим телом и использует его как обычный продукт промышленного производства.

Напомним еще раз о том, что христиане ничего не имеют против научного исследования как способа изучения мира, дарованного нам Богом. Однако мы знаем, что наука должна служить целям Творца. Генетические технологии могут стать и большим благом, и наполненным ужасами ящиком Пандоры, — в зависимости от того, какая идеология управляет ими.

К началу страницы


ВОПРОС 76: Если неизлечимый больной хочет умереть, не милосерднее ли помочь ему уйти из жизни, чем продолжать страдания?

Сторонники эвтаназии (самоубийства с помощью врача), то есть подтвержденного законом права врача прописывать летальные дозы лекарств безнадежно больным, называют протесты против этой практики религиозными предрассудками.

Как ни странно, впервые запретила убивать больных не христианская, а языческая культура. В своей книге The New Medicine: Life and Death after Hippocrates (Новая медицина: жизнь и смерть после Гиппократа) Найджел Камерон пишет, что в традиционных и племенных культурах самоубийство было самым обычным явлением. Ясно, что делать смертельное зелье могли только те, кто занимался врачеванием, — чаще всего разного рода колдуны. Исцеление шло рука об руку с убийством.

Однако примерно за 400 лет до Рождества Христова в человеческом сознании произошел решительный переворот: у греков появилась клятва Гиппократа. Впервые в истории врачи поклялись никогда не использовать свое ремесло для убийства. Они заявили: «Клянусь никогда никому не давать смертельное средство даже по просьбе». Вследствие того, что врачи «дали обет» соблюдать профессиональный кодекс нравственности, медицина стала первой свободной профессией.

Когда на мировую арену пришло христианство, отцы церкви соединили клятву Гиппократа с библейской этикой, и с тех пор профессия медика неразрывно сочетала в себе техническое мастерство и моральные заповеди.

Однако сегодня это единство распадается: медицина теряет нравственные критерии и становится набором чисто технических навыков, поставленных на службу генной инженерии.

Посмотрите, к примеру, как несколько лет назад Нидерланды смело легализовали эвтаназию (добровольное самоубийство с помощью врачей). Вскоре голландские врачи значительно «продвинулись» на этом пути и начали сами решать, кому жить, а кому умереть. Почти половина из них призналась, что давали больным смертельные дозы лекарств без их согласия.

Очевидно, что древняя клятва Гиппократа, запрещающая убийство, не была обычным «религиозным предрассудком». Она исходила из глубокого понимания искушения, которому подвергаются врачи, обладающие властью над жизнью и смертью.

Сегодня это табу забыто. Избиратели штата Орегон предоставили врачам наряду с правом лечить право убивать. Подобные законопроекты рассматриваются и в других штатах. Верховный Суд США отклонил конституционное права на эвтаназию, однако мрачно заметил, что оставляет за собой право пересмотреть свое решение в зависимости от результатов практического применения эвтаназии.

Вероятно, самая большая трагедия в том, что больные, умоляющие убить себя, страдают не столько от своей болезни, сколько от одиночества и депрессии. Не в смертельной дозе лекарства они нуждаются, а в заботе и сочувствии.

Одобрение самоубийства с помощью врачей свидетельствует не только о кризисе нравственности в медицине, но и о нашей полной неспособности посвятить себя любви и заботе о больных, физически неполноценных и умирающих.

Итак, вопрос об эвтаназии стоит перед всеми нами — родителями и детьми: позволим ли мы врачам избавляться от самых слабых членов общества? Или у нас хватит нравственных сил защитить их?

Как следует из нашего вопроса, сторонники эвтаназии утверждают, что помочь страдающим людям убить себя значит проявить к ним «милосердие», и точно так же рассуждают защитники абортов, доказывающие, что для нежеланных детей смерть — самое настоящее «благо».

В действительности же все это — лишь дешевые эрзацы истинного милосердия. Проще дать безнадежно больному человеку летальную дозу лекарства, чем отнестись к нему с истинным милосердием, т. е. месяцы и даже годы заботиться о больном, чтобы «помочь ему среди страданий увидеть Иисуса», как сказала покойная МатьТереза.

Не навреди.

Гиппократ

К началу страницы


Краткое изложение ключевых пунктов

• Эмбрион человека — личность, имеющая все права на защиту, предоставляемую всем людям.

• Конституционный суд Германии признал, что практика «аборт по выбору» аналогична нацистскому холокосту. Убивая невинных, мы приносим страдания себе.

• Отцы и матери очень сожалеют о том, что согласились на убийство нерожденного ребенка. Аборт не может быть «быстрым и легким» решением проблемы.

• Организация «Планирование семьи» и подобные ей стремятся превратить абортирование в индустрию с многомиллиардным оборотом.

• Передача ребенка приемным родителям — более предпочтительное разрешение ситуации, связанной с «неожиданной» беременностью, чем аборт.

• Причиной голода и недостатка самого жизненно необходимого являются войны, политическая коррупция и централизированное управление экономикой. Многие густонаселенные страны, обеспечивающие условия для реализации творческих возможностей населения, — самые благополучные и богатые регионы мира. Рассматривать аборт как средство борьбы с перенаселением неправильно, а страхи перед грядущим экономическим кризисом в связи с перенаселением совершенно необоснованны.

• Нынешние достижения генетики в итоге могут стать большим благом для человечества. Сегодня, однако, эта наука нередко ставится на службу потребительской психологии, так называемой евгеники, что ведет к смерти многих неполноценных детей в материнской утробе.

• Христианскому мировоззрению совершенно чуждо помогать человеку уйти из жизни.

К началу страницы


<< Глава 8   |   Оглавление   |   Глава 10 >>